Мельницы памяти

К написанию этой статьи меня подтолкнуло посещение Посольства, где во время собеседования в очередной раз пришлось отвечать, что я отрицательно отношусь к сносу памятников предыдущей эпохи.

Растолковывать подробно, как сформировалась такая оценка, не требовалось, ибо составляются подобные опросники для определения степени лояльности и искренности интервьюируемого.

Но, на мой взгляд, тема эта выходит далеко за рамки системы распознавания «свой-чужой», а монументальное искусство часто отражается в филателистическом материале.

Итак.

Рассматривая те или иные стороны или грани коллекционирования, мы постоянно притрагиваемся к теме памяти, будь то статья о праздновании Дня защитника Отечества, наречении имени на Руси и даже о совершенствовании технологии хранения марок.

Рассказ о древнеегипетском двойнике человека осветил мистическую составляющую появления памятников, но оставил в стороне психоэмоциональную реакцию на процессы их создания и разрушения.

А решаемся мы на возведение монумента, когда возникает ощущение уходящего чего-то или кого-то, вызывавшего у нас сильный душевный подъем. И эта попытка надолго продлить приятное заставляет нас использовать в конструкции прочнейшие материалы.

При этом, всё, что мы делаем, подчиняется прежде всего инстинктам, основной из которых подталкивает нас к подчёркиванию уникальности создаваемых объектов.

А, поскольку, скульптура за несколько тысячелетий уже примелькалась в гробницах, пантеонах и даже на деревенских погостах, то наиболее характерными индивидуальными чертами современных мемориалов становятся гигантские размеры, что идёт на пользу металлургам, камнетёсам и даже строителям, ибо первые небоскрёбы в городах появляются не из-за растущей дороговизны земли, а по всё тем же павлиньим соображениям.

В то же время, как только мы заключаем память в монументальные формы, мы в определённой степени снимаем с себя ответственность помнить, перекладывая её на плечи тех, кто будет на них смотреть, когда мы уйдём прочь, надеясь, что и наблюдатели испытают положительные эмоции.

И всё бы ничего, если бы мы ограничивались местами захоронений – берегом реки, откуда Харон перевозит души ушедших от нас в подземное царство.

Однако, понимая, что к берегу Ахерона (Стикса) приходят нечасто, и пытаясь увеличить количество ответственных за наши воспоминания, мы помещаем ориентиры своей памяти среди живущих, стараясь при этом, как умелый скульптор, отсечь всё лишнее, вызывавшее негатив, тем самым идеализируя публикуемый образ.

Так, после Гражданской войны в США между сохранявшими верность Союзу северными и желавшими выйти из него южными штатами, память об этом уже более 150 лет увековечивается весьма по-разному.

Памятники Конфедерации отражают героический характер трагически «проигранного дела» и вообще не упоминают рабство в надписях и образах, хотя отмена его в штатах, объявившего о сецессии (отделении) Юга северной администрацией Линкольна в разгар войны (сентябрь 1862 - январь 1863 г.) из желания дестабилизировать внутреннюю ситуацию на Юге и привлечь на свою сторону чёрных рабов, стала важнейшим результатом вооружённого конфликта.

А победившие северяне стараются выдать освобождение рабов в качестве единственной причины войны, всячески подчёркивая собственное благородство.

К примеру, «Мемориал Роберта Гулда Шоу», воздвигнутый в 1897 году в центре Бостона, посвящён командиру 54-го массачусетского пехотного добровольческого полка, состоявшего из чёрных солдат под руководством белых офицеров.

В обширной литературе и кино этот полк прославляется, как символ единства белых и чёрных северян в борьбе за освобождение рабов на Юге. Правда, чернокожие солдаты изображены марширующими в пешем строю, а белый полковник Шоу – сидящим на лошади, и имена 62 чёрных солдат, погибших вместе со своим командиром в сражении за Форт Вагнер 18 июля 1863 года, появились на монументе лишь в 1982 году.

А знаменитая композиция «Эмансипация» (переводят этот термин как «Освобождение рабов», от латинского emancipatio – отпуск на волю, что довольно точно соответствует этимологии этого слова, где морфема E – из, MANUS – власть, CIPPUS – деревянная колодка на ногах), выполненная в 1876 году Томасом Боллом, демонстрирует всем величавый взмах руки Линкольна над коленопреклонённым чернокожим.

Стоит отметить, что выступавший на открытии этого памятника в Вашингтоне чёрный аболиционист (от латинского abolitio – упразднение, отмена) Фредерик Дуглас выражал недовольство его концепцией.

И не был тогда услышан, так как формальная отмена рабства сменилась целой эпохой расовой сегрегации, длившейся до тех пор, пока кто-то из появившихся в первой половине XX века политтехнологов не решил использовать голоса консолидированного цветом кожи меньшинства в борьбе за власть.

Выпуская этого джинна из бутылки для противопоставления его основателям американского государства, социальному и культурному ядру нации – белым англо-саксонским протестантам (WASP – White Anglo-Saxon Protestant), расчёт был на то, что первой его жертвой станет коллективная память, так как раскрепощённая сторона постарается убрать опорные точки – вешки, расставленные ещё предками своих оппонентов, ибо собственных у неё нет.

Надо сказать, что в атаке на коллективную память бледнолицых использован был вполне научный подход, оформленный в виде Критической расовой теории (CRT – Critical Race Theory) и в 2019 году подкрепленный публикацией в журнале «The New York Times Magazine» так называемого «Проекта 1619», приурочившего начало истории США к дате прибытия первого корабля, привезшего рабов в Виргинию – первую постоянную английскую колонию в Новом Свете.

На тот момент будущий вице-президент США Камала Харрис назвала этот проект «убедительным и необходимым сведением счетов с нашей историей».

А разрушаемая память большинства населения привела к потере им ориентиров и даже позволила привести на вершину американского Олимпа сначала темнокожего государственного секретаря Колина Пауэлла, а затем и президента Барака Обаму. После чего война с памятниками перешла в горячую фазу и с тех пор всё увеличивается в масштабах.

Опомнившаяся с изрядной задержкой одноэтажная Америка (на английском - downtown, дословно — «нижний город») за два дня до окончания предыдущего срока президентских полномочий Дональда Трампа 18 января 2021 года выпустила «Доклад 1776», чтобы застолбить новую точку отсчета, – День принятия Декларации независимости США от Великобритании 4 июля 1776 года, в качестве официального Дня рождения государства, оставляя все разговоры о рабстве за этим пределом.

А само поражение Трампа на выборах 2020 года пресса стала называть «новым проигранным делом», ибо в первые дни 2021 года мир обошла фотография, запечатлевшая одного из прорвавшихся 6 января в здание Капитолия сторонников Трампа с боевым флагом Конфедеративных Штатов Америки в руке на фоне портретов исторических деятелей XIX века – защитника рабства Дж.К.Кэлхуна и аболициониста Ч.Самнера.

Часто говорят, что история повторяется, но мало кто задумывается над тем, что истории повторяют, если цели повторителей совпадают.

По странной иронии судьбы в разгар Американской революции в 1776 году гнев демонстрантов был направлен на свинцовую статую английского короля Георга III на Боулинг-Грин в Нью-Йорке. С помощью войск Джорджа Вашингтона протестующие свалили статую с постамента и разбили её на куски, чтобы впоследствии изготовить 42 008 свинцовых пуль.

Британский офицер, которому удалось спасти фрагмент статуи – голову короля, отмечал, что нос был отрезан, а мушкетный шар застрял «на полпути сквозь голову». Он приказал отправить её в Лондон, чтобы убедить британцев в «позорном нраве неблагодарных жителей этой бедствующей страны».

А целью, как и сегодня, была власть.

Правда, есть один нюанс (смысловой оттенок), на который участники сноса мемориалов не обращают особого внимания:

С размещением объектов в пространстве связано искусство запоминания, уходящее в глубокую древность и называемое мнемотехникой, изобретателем которой в европейской традиции считается греческий поэт Симонид Кеосский (556-468 гг. до н.э.).

По легенде, изложенной Цицероном, Симонид смог опознать под развалинами рухнувшего здания останки тех, с кем он пировал, «потому, что он помнил, кто на каком месте возлежал. Это и навело его на мысль, что для ясности памяти важнее всего распорядок. Поэтому тем, кто развивает свои способности в этом направлении, следует держать в уме картину каких-либо мест и по этим местам располагать образы запоминаемых предметов… Так мы будем пользоваться местами, как воском, а изображениями, как надписями».

В те времена писали на дощечках, покрытых слоем темного воска, и, в связи с тем, что владели этим умением очень немногие, пространственные объекты играли важную роль в организации индивидуальной, да и коллективной памяти, являясь местами национальной гордости, доходящими порой до создания на их образах ритуалов поклонения предкам.

Но наступившая эпоха всеобщей грамотности XIX-XX столетий внесла серьёзные коррективы в формирование социальных представлений о прошлом, усиленные появлением в начале XX века массового кинематографа, а затем телевидения.

Монументы всё чаще начали становиться элементами окружающего ландшафта, а процесс конструирования публичной памяти переместился в учебники и появившиеся в XIX столетии «нерукотворные памятники» - исторические романы, перекочевавшие чуть позже сначала на белый, а потом и на голубой экран.

Стоит отметить, что со времён устного эпоса прославление власти являлось основной политической задачей поэта.

Однако имя древнегреческой музы гимнической (прославляющей) поэзии Клио (Κλειω), ставшей чуть позже музой истории, на аттическом диалекте изначально несло смысл – Запираю, Замыкаю, и только у Гомера и Геродота Κλειω уже приобрело значение – Сказываю, Говорю, Называю, Прославляю.

Слава одних сперва приносила Забвение другим.

А когда письменность пришла в народ, работа по созданию исторической памяти была поручена не просто талантливым людям, а тем, «которым можно доверять». Именно так формулировал задачу курирующему исторические сочинения Министерству внутренних дел и полиции Франции Наполеон I.

Ну а процедура забвения была хорошо освоена ещё в Древнем Риме, где сенат для борьбы с тиранией императоров практиковал изъятие имени неугодного императора из архивных документов и с надписей на памятниках.

Основоположник протестантизма Мартин Лютер 10 декабря 1520 года прилюдно сжег буллу (указ) Папы Римского, что спустя 400 лет отозвалось в фашистской Германии огромным костром из двух десятков тысяч произведений мировой литературы, не соотносящихся с нацистской идеологией.

Давно примелькавшийся в современном мире термин ИНДЕКС, применяющийся сегодня для оценки состояния фондового рынка, уровня потребительских цен или количества ссылок на тот или иной сайт, возник во времена священной инквизиции в результате агглютинации (склеивания) повторяющих друг друга латинских слов INDE – ОТТУДА и EX – ИЗ, ОТ для обозначения списка публикаций, которые были запрещены к чтению Римско-католической церковью.

Надо сказать, что стоящие у меня в книжном шкафу тома учебника Русской Истории, изданного в 1837-38гг. Николаем Устряловым, тоже снабжены позволением царского цензора.

А в Советском Союзе, когда я подрабатывал в студенческие годы в библиотеке, мне довелось поучаствовать в процедуре списания четырёхтомника избранных произведений Мао Цзэдуна, изданного при жизни Сталина в 1952-53гг. (с Мао поругался ещё Хрущев, но и при Брежневе в начале 80-х отношения между СССР и КНР были довольно напряжёнными), и посмотреть на вымаранную чёрной тушью фамилию редактора изданного в 1926 году собрания сочинений Ленина – Л.Б. Каменева, расстрелянного в 1937 году.

Но с началом XXI века основная масса населения познакомилась с ещё одним составным словом – INTERNET. При этом мало кто из пользователей всемирной паутины (net – паутина, сеть, западня, тенёта в переводе с английского) обратил внимание на изначальный смысл слова inter, стоящего во главе – предавать земле (in terra – в землю), хоронить.

Это оружие стало улавливать в свои неводы миллиарды людей, затормаживая их умственное развитие, вновь превращая двухмерное восприятие информации из текстов в линейное – звук, вслед за этим заменяя буквенно-звуковое письмо на пиктографическое, отбрасывающее юзеров-потребителей (usus – употребление, упражнение, опыт, принятый обычай в переводе с латыни) примерно на 15-25 тысячелетий в прошлое.

Именно на тычущих в пиктограммы своих смартфонов, надевающих очки виртуальной (на латыни VIRTUS – СИЛА, КАЧЕСТВО, ПРЕВОСХОДСТВО ЧЕГО-НИБУДЬ + ALEA – СОМНИТЕЛЬНАЯ УДАЧА, СЛУЧАЙ, ИГРА В КОСТИ), мнимой реальности, и рассчитывают организаторы войны с памятниками, для начала вызывающие коллективную амнезию (потерю памяти), заменяющие её затем в полном соответствии с духом времени криптомнезией – ложными воспоминаниями, вымыслом и перемещением в другое время.  

И только коллекционеры – хранители прошлого в своих кляссерах, альбомах и библиотеках пока ещё помнят, что Мигель де Сервантес, чей памятник был разрисован имитирующей кровь краской в Сан-Франциско в июне 2020 года, - автор романа «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский», не имел никакого отношения к работорговле, а воевал с турками и за пять лет, проведённых им в алжирском плену, четырежды бежал (Алжир - крупнейшее государство Чёрного континента было в то время провинцией Османской империи).

Клавиша «Esc», стоящая в самом начале верхнего ряда компьютерной клавиатуры, является сокращением английского ESCAPE – БЕЖАТЬ, СПАСТИСЬ, УСКОЛЬЗНУТЬ – от сочетания уже знакомого нам латинского EX – ИЗ и CAPIO – БРАТЬ, ОВЛАДЕТЬ, УЛОВЛЯТЬ.

Уход из мира в иное географическое или социальное пространство стал называться эскапизмом только в 1960-е годы, практически одновременно с внедрением персональных вычислительных машин, хотя феномен бегства на чужбину, в пустынь или скит, в народ или коммуну, в попытке забыть «эти места, эти времена и эти обычаи» был широко известен ещё со времён Петрарки и Алигьери.

Беда в том, что если в «Божественной комедии» человека от страстей спасает разум – Вергилий, то, разучившись читать, наш современник лишается способности мыслить, оставаясь в плену своих эмоций и надеясь лишь на кнопку «Esc», если реальность не оправдает его ожиданий.

Но нажатие заветной клавиши не вернёт ему УМения связывать в УМе текущие события с опорными точками из прошлого, ведь функция запоминания тоже перепоручена технике.

Меня часто спрашивают, почему я езжу по многомилионному городу на машине без навигатора и не беру его с собой в лес. Иногда отвечаю, что, заходя в лес, надо уметь в нём ориентироваться по приметам, а не приборам, иначе можно из него и не выйти, если устройство внезапно перестанет работать. 

А совсем дотошным рассказываю быль:

Был у меня знакомый, захотевший кризис среднего возраста пережить вдалеке от цивилизации. Продал он свою дачу в пригороде и купил деревенский домик на севере Новгородской губернии. И вот, года через три, решили мы с нашим общим другом его навестить, а заодно и порыбачить на незнакомой речке.

Известно, что рыба лучше клюёт на местную приманку. Посему червячков мы с собой не привезли, а вознамерились поискать их в навозной куче у приятельского дома, ибо к тому моменту он уже обзавёлся лошадкой и добра этого было в достатке.

Ловлю я обычно на спиннинг, и пока возился, снаряжая его, хозяин с моим товарищем чертыхаясь перекопали треть кучи, но безрезультатно. Пришлось им показать расположение веток на окружавших нас деревьях, и проинформировать о том, что роются они на южной стороне, а дождевой червь засушливым летом предпочитает располагаться севернее. Первый же ком навоза, перевёрнутый на противоположном склоне, доказал мою правоту и обеспечил нас наживкой на всю рыбалку.   

Так что, УМелый коллекционер всегда разберётся, с какой стороны начинать разгребать груду всякой всячины в поисках наживы, и уж точно не пойдёт в атаку на ветряные мельницы, ибо узреть в них «тридцать великанов с большими руками, длина которых равняется почти двум милям», может только тот, «у кого такие же мельницы в голове».

При написании статьи в числе прочих использовались сведения, содержащиеся в коллективной монографии «Черное наследие»: африканцы и их потомки в исторической памяти США (Ответственный редактор Д.М. Бондаренко. М.: Институт Африки РАН, 2024).

Ас Дорофеев, коллекционер